Элдон, протестуя, шел за мной следом и уверял меня, что все бесполезно, что он уже пытался, и у него ничего не получилось. Почти у самой двери, не сделав следующего шага, я был остановлен непреодолимым барьером – чем-то невещественным, стеной холода, просто зябким воздухом, сквозь который я не мог пройти, как ни старался.

– Вот видишь! – вскричал Элдон.

Я снова и снова пытался дотянуться до двери сквозь »ту непреодолимую стену воздуха, но не мог. Наконец, в отчаянии я стал звать дядю. Но никто не ответил мне – ответа не было вообще, если не считать рева великих ветров где-то за этой дверью, ибо хоть шум их и был громок в нижнем холле, здесь, в апартаментах дяди, их рев стал невероятно мощным и, казалось, что в любой момент стены разлетятся вдребезги под натиском ужасных сил, отпущенных на волю. Все это время звуки шагов и вой все нарастали в своей силе: они приближались к дому со стороны моря, притом, казалось, они уже где-то рядом, будучи предвестием той поганой ауры ала, в которую был обернут Сандвин-Хауз. Внезапно в наше сознание ворвался иной звук – откуда-то с высот над нами. Он был настолько невероятен, что Элдон посмотрел на меня, а я – на него, как если бы мы оба ослышались. Мы услышали музыку и пение многих голосов – они поднимались и опускались, и слышались то ясно, то смутно. Но в следующее мгновение мы вспоминали источник этой музыки – то были зловещие и пре красные звуки наших с Элдоном снов в Сандвин-Хаузе. Ибо она была прекрасной и воздушной лишь на поверхности, а внутри полнилась адскими обертонами. Так сирены могли петь Улиссу, так прекрасна могла быть музыка в Гроте Венеры – прекрасна, но извращена злом, выраженным ужасно и явно.

Я обернулся к Элдону, стоявшему с широко раскрытыми глазами рядом со мной. Он дрожал.

– Там открыты какие-нибудь окна?

– У отца – нет. Он занимался ими последние несколько дней. – Он склонил набок голову и вдруг схватил меня за руку. – Слушай!

Завывание росло и ширилось теперь уже за самой дверью, сопровождаемое, омерзительным болботанием, в котором можно было разобрать отдельные слова, некие жуткие сочетания звуков, так хорошо знакомые мне по запретным книгам Мискатоникского университета. То были звуки существ, связанных нечестивым союзом с Сандвинами, то был злобный выговор этих адских тварей, давно уже проклятых и изгнанных во внешние пространства, в отдаленные места Земли и Вселенной Старшими Богами с далекой Бетельгейзе.

Я слушал, и ужас рос внутри меня, питаемый моим бессилием; теперь уже меня щипал инстинктивный страх за собственное существование. Невнятная и грубая речь за дверью набирала силу и только изредка нарушалась резким звуком, издаваемым кем-то отличным от них. Теперь уже, однако, их голоса звучали отчетливо, поднимаясь и опадая вместе с музыкой, все еще звучавшей вдали, как будто группа прислужников пела хвалу своему повелителю – это был адский хор, единый в торжествующем вое:

– Йяа! Йяа! Угф! Шуб-Ниггурат!.. Ллойгор фхтагн! Ктулху фхтагн! Итаква! Итаква!..