Они говорили о том, чтобы согнать весь скот в одно стадо и хорошенько сторожить его, но в таком случае все боялись сторожить в одиночку; говорили они и о том, чтобы по ночам держать всех коров в хлевах, и я понял, что именно к этому решению они склонились. Женщины, однако, хотели, чтобы после темноты никто вообще не выходил наружу ни по какой надобности.

– Днем Оно не приходит, – втолковывала Эмма Уотли Мари Осборн. – Ничего же не делается днем. Вот я и говорю: сидеть дома, как только солнце сядет за холмы.

А Лавиния Хоу уехала в Бостон вместе с детьми, как и собиралась.

– Собиралась и укатила вместе с детишками, и оставила там Лабана одного, – говорила Хестер Хатчинс. – Хотя он там не один: привез человека из Аркхама, и они там вдвоем устроились. Ох, какая ж это ужасная вещь, это ж просто наказание Господне на нас – и хуже всего, что никто не знает, ни как Оно выглядит, ни откуда приходит, ничего.

Вновь возникло и повторилось суеверие о том, что из коров высосали всю кровь.

– Говорят, от коров и крови много не было, и вот почему – у них ее просто не осталось, – говорила Ангелина Уилер. – Господи, что же с нами со всеми будет-то? Нельзя ведь сидеть и ждать, пока нас всех поубивают.

Эти испуганные разговоры были чем-то вроде насвистывания в темноте: телефон давал им – как женщинам, так и мужчинам – ощущение меньшего одиночества, меньшей изолированности. Я не думал о том, почему никто из них ни разу не позвонил мне: я был посторонним, а люди извне редко принимаются в деревенские кружки вроде того, который образовался вокруг Распадка Харропа, раньше, чем через десять лет – если вообще принимаются. Ближе к вечеру я перестал слушать телефон вообще: усталость все еще давала себя знать.

А на следующую ночь снова появились голоса.

И видение пришло вместе с ними. Я опять был в огромном и величественном месте со странными базальтовыми строениями и страшными лесными зарослями. И я знал,, что в этом месте я был Избранным, был горд тем, что служу Древним, принадлежу величайшему из всех, подобному всем остальным и все же иному, тому из них, кто один может принимать форму скопления сияющих сфер, Хранителю Порога, Охранителю Врат, Великому Йог-Сототу, выжидающему, чтобы вернуться на свою давнюю земную твердь, в то измерение, где я должен буду продолжать свое служение ему. О, власть и слава! О, чудо и ужас! О, вечное блаженство! И я слышал, как кричат козодои, как их голоса поднимаются и опадают, и на их фоне поющие гимн выкрикивают под чужими звездами, под чужими небесами, выкрикивают в пропасти заливов и навстречу укутанным пеленой горным пикам, выкрикивают громко:

– Лллллллл-нглуи, ннннн-лагл, фхтагн-нгах, айи Йог-Сотот!

И я тоже возвысил свой голос во славу Его, Таящегося на Пороге:

– Лллллллл-нглуи, ннннн-лагл, фхтагн-нгах айи Йог-Сотот!

Говорят, именно это я вопил, когда они оторвали меня от тела бедной Амелии Хатчинс, съежившегося, разрывающего ей горло, – беззащитная женщина была сбита с ног, когда возвращалась по хребту от Эбби Джайлз.