Я приехал в Эллстон-Бич не только для того, чтобы насладиться солнцем и океаном, но, прежде всего, с целью восстановления утомленного разума. Я никого не знал в этом маленьком городке, процветавшем благодаря летним отдыхающим, а большую часть года представляющем собой лишь скопление домов с пустыми окнами. Так что, казалось, нет никакой вероятности того, что меня что-то потревожит. Это радовало меня, поскольку я не испытывал ни малейшего желания видеть что-либо, кроме плещущихся волн и пляжа, расстилающегося перед моим временным обиталищем.

Моя долгая работа, которую я вел в течение лета, была закончена к тому моменту, как я покинул город. Ее результатом являлась большая картина, которую я выдвинул на конкурс. Мне понадобилось потратить значительную часть года на то, чтобы закончить ее. Когда был нанесен последний мазок, я более не мог сопротивляться потребности заботы о здоровье, и решил некоторое время отдохнуть в уединении. В самом деле, пожив неделю на побережье, я лишь время от времени вспоминал о работе, успех которой совсем недавно казался мне исключительно важным. Для меня более не существовало беспокойства о сотнях оттенков и орнаментах; я более не испытывал страха и неуверенности в своей способности реализовать задуманное изображение и, используя все свое мастерство, выразить смутно представляемую идею на холсте. Но, возможно, все, что позднее произошло со мною на пустынном берегу, было только следствием подсознательного ощущения этого страха и колебаний. Поскольку я всегда находился в поисках, был мечтателем, нельзя ли предположить, что это мое свойство открыло внутренний взор, чувствительный к невероятным мирам и формам жизни?

Теперь те события, свидетелем которых я был и о которых попытаюсь поведать, вызывают у меня тысячи сводящих с ума сомнений. Вещи, созерцаемые внутренним зрением, подобно тем мимолетным сценам, являющимся в тот момент, когда мы проваливаемся в пустоту сна, на самом деле более значимы и ярки для нас, нежели те, что наблюдаются нами в реальности. Возьмите с собой в сон кисть, и сновидения насытятся цветами. Чернила, которыми мы пишем, кажутся слишком бледным, слишком реалистичным средством, чтобы выразить наши невероятные воспоминания. Это как если бы наша внутренняя сущность вырвалась из пут повседневности и объективности и стала упиваться освобожденными эмоциями, которые стремительно угасают, когда мы пытаемся передать их. В грезах и сновидениях таятся величайшие творения человечества, поскольку они не связаны реальными законами черт и цветов. Забытые пейзажи, миры, более смутные, нежели золотые времена детства, проникают в спящее сознание, чтобы царствовать до тех пор, пока пробуждение не рассеет их. В них мы можем добиваться желанной славы и удовлетворенности; мы можем какимто образом соприкоснуться с яркой, ранее невиданной красотой, что будет равносильно Граалю для сакрального духа средневекового мира.