Нелишне отметить и то, что в завещании Шарьера стоял пункт, согласно которому «Бейкер и Гринбоу» не должны были предпринимать никаких шагов по розыску «единственного наследника»; им оставалось только терпеливо ожидать его появления, причем ему вовсе не обязательно было приезжать собственной персоной он мог просто послать на их адрес письмо по специально оговоренной форме, исключавшей вероятность какой бы то ни было ошибки. За этим явно что-то скрывалось, однако юристам в свое время хорошо заплатили за молчание и они отнюдь не горели желанием выложить мне все, что им было известно; впрочем, и известно-то им было совсем немного. В конце концов мои собеседники довольно-таки раздраженно заметили, что с момента смерти доктора прошло только три года, и у предполагаемого наследника есть еще масса времени заявить о себе.

Я вновь отправился к старине Гэмвеллу после фиаско в юридической конторе мне не оставалось ничего другого. Мой друг так и не встал с постели, и его лечащий врач, с которым я столкнулся в прихожей, сообщил мне, понизив голос, что болезнь зашла уже слишком далеко, и потому лучше не волновать пациента и не утомлять его разговорами. Я и сам понимал, что Гэмвеллу нужен покой, но у меня не было иного выхода, и, как только доктор ушел, я обрушил на беднягу град вопросов. Гэмвелл пристально посмотрел на меня, и под этим взглядом мне стало жутко я почувствовал себя так, как будто в моей внешности после менее чем трехнедельного пребывания в доме Шарьера произошли некие зловещие изменения, которые, однако, ничуть не удивляли моего несчастного друга.

Итак, с первых же слов я перевел беседу на интересовавший меня предмет. Начав с банальной фразы о необычности дома Шарьера, я стал подробно расспрашивать своего приятеля о покойном докторе, упирая на то, что Гэмвеллу доводилось встречаться с ним лично.

— Но то было Бог знает когда, отвечал Гэмвелл. Погоди, дай подумать. Вот уже три года как он умер. Ну да мы встречались где-то в 1907 году.

— Что?! изумился я. В 1907 году? За двадцать лет до его смерти?

— Да, за двадцать лет до его смерти, отозвался Гэмвелл. А что тут удивительного, собственно говоря?

— Ну хорошо, сдался я, решив не терять времени на этой путанице с датами. Расскажи лучше, как он выглядел хотя бы примерно... Тут я вынужден был констатировать, что преклонный возраст и неизлечимая болезнь основательно подточили не только здоровье Гэмвелла, но и его некогда ясный ум.

— Возьми тритона, увеличь его в размерах, научи ходить на задних лапах и одень в элегантный костюм вот тебе и Жан-Франсуа Шарьер собственной персоной, раздраженно ответил мой приятель. Да еще сделай ему для полного сходства дубленую шкуру.

— Дубленую шкуру? озадаченно переспросил я.

— О Господи, ну конечно, подтвердил Гэмвелл, раздражаясь еще больше. Кожа у него была шершавой, даже какой-то ороговевшей. Странный тип. Холодный, как рыба. Он как будто жил в другом мире.

— А сколько ему было лет? продолжал расспрашивать я.