От него я узнал, что «сначала» – то есть, предположительно, в детстве и ранней юности – «Сет был таким же отсталым, как и остальные в семье», но позднее стал «странным». Под этим Марш имел в виду возросшую любовь Сета к уединению: как раз в то время юноша часто рассказывал о своих странных и тревожных снах, о шумах и видениях, которые, как он считал, являлись ему в доме и во дворе; но через два или три года Сет ни о чем подобном больше не упоминал. Вместо этого он запирался в нижней комнате – как я понял из описания Марша, в кладовой – и читал все, что попадалось ему в руки, как бы возмещая себе то, чего так никогда и не узнал, «не закончив и четырех классов», Позже он даже ездил в Аркхам, в библиотеку Мискатонского Университета, чтобы читать там что-то еще. После того, как «наваждение» миновало, Сет вернулся домой и жил уединенно до самого своего «срыва» – то есть до убийства Амоса Боудена.
Все это, конечно же, мало что добавляло к сказке о человеческом разуме, плохо приспособленном к учению, но все-таки отчаянно пытающемся впитать в себя знания, груза которых, кажется, он не выдерживает. Так, по крайней мере, мне представлялось в тот момент моего пребывания в доме Бишопа.
II
Ночные происшествия, тем временем, приняли неожиданный оборот.
Но, как и во многих других случаях, имевших место в этот странный период, я сразу не осознал всей важности того, что произошло. Говоря прямо, казалось абсурдом, что я вообще стал над этим задумываться. Ведь это было не больше чем сном, привидевшимся мне в течение ночи. И даже как сновидение он не был ни особо ужасным, ни просто страшным – скорее, он просто внушал почтение.
Мне всего лишь снилось, как я лежу и сплю в доме Бишопов, и, пока я так лежу, смутное, неопределенное, но какое-то пугающее и мощное облако – как дымка или туман – поднимается из подвала, просачивается сквозь щели в полу и в стенах, обволакивает мебель, но не портит ни ее, ни сам дом, постепенно стягивается в некое громадное аморфное существо со щупальцами, отходящими от чудовищной головы; они постоянно покачиваются взад-вперед точно кобры, а само существо издает странные завывания в то время, как откуда-то издалека некие жуткие инструменты играют какую-то неземную музыку, а еще один голос – человеческий – нараспев произносит нечеловеческие слова, которые, как я с тех пор выучил, записываются так:
«Ф'хнглуи мглвнафх Ктулху Р'лаи вгахнагл ф'хтагн».
В конце сна бесформенное существо поднималось еще выше и обволакивало собой самого спящего, то есть меня. После этого оно растворялось в длинном темном проходе, по которому торопливыми прыжками неистово мчался человек, похожий по описаниям на покойного Сета Бишопа. Этот человек тоже увеличивался в размерах как и бесформенный, туман, пока не исчезал, надвинувшись точно так же на спящую фигуру в постели внутри дома посреди долины.
На поверхности сон был совершенно бессмысленным. Без сомнения, он был сродни ночному кошмару – но без всякой примеси страха.
|