Тогда он отправился к последнему из трех в длинном ряду, соответствовавшем трем кварталам Архама. Его приближение не прошло незамеченным. Едва он повернул к третьему дому, как большая сгорбленная мужская фигура выскочила из кустов, росших вдоль дороги, и побежала к дому, громко крича:

– Ма! Ма! Он идет!

Дверь открылась и поглотила его. Дюарт, размышляя о растущих свидетельствах упадка и вырождения в этой Богом забытой деревушке, решительно последовал за ним. Крыльца не было; дверь находилась точно в середине унылой, некрашеной стены. Дом выглядел хуже сарая, почти отталкивающе своей нищетой и убогостью. Дюарт постучал.

Дверь открылась, и он увидел женщину.

– Миссис Джайлз? – он приподнял шляпу. Она побледнела. Он почувствовал ее резкую досаду, но решил не отступать. Любопытство было сильнее.

– Я не хотел напугать вас,– продолжал он. – Правда, я не мог не заметить, что мое появление пугает жителей Данвича. Миссис Бишоп оно тоже напугало. Но она оказалась настолько любезной, что сказала мне, кого я ей напоминаю. Моего прапрадеда. Она сказала также, что у вас есть портрет, который я могу посмотреть.

Миссис Джайлз отступила назад, ее длинное узкое лицо было уже не таким мертвенно-бледным. Уголком глаза Дюарт заметил, что рука, которую она держала под своим фартуком, сжимала крошечную фигурку. Он видел ее только одно мгновение, когда сквозняк приподнял фартук, но и этого было достаточно, чтобы узнать в ней что-то родственное колдовским амулетам, найденным в германском Шварцвальде, некоторых частях Венгрии и на Балканах: амулет, охраняющий от духов.

– Не вздумай впустить его, ма!

– Мой сын не привык к чужим людям,– сказала миссис Джайлз. – Если вы немножко посидите, я достану картинку. Она была нарисована много лет назад и перешла ко мне от моего отца.

Дюарт поблагодарил и сел.

Она исчезла в другой комнате, где, как он слышал, она пыталась успокоить своего сына, чей испуг был еще одним подтверждением общего отношения к нему в Данвиче. Но, возможно, так относились вообще ко всем чужакам, забредавшим в давно всеми брошенную и забытую страну холмов. Миссис Джайлз вернулась и сунула рисунок ему в руки.

Он был грубым, но выразительным. Даже Дюарт был поражен, ведь, учитывая, что художник, выполнивший портрет более века назад, не был профессионалом, чувствовалось явное сходство между Дюартом и его прапрадедом. На грубом графическом наброске узнавались та же квадратная челюсть, те же внимательные глаза, тот же римский нос, хотя у носа Илии Биллингтона на левой стороне была бородавка, а его брови были более кустистыми. “Но ведь он,– подумал зачарованный Дюарт,– был намного старше”.

– Вы могли бы быть его сыном,– сказала миссис Джайлз.

– У нас дома нет его изображений,– объяснил Дюарт. – Мне очень хотелось увидеть, какой он.

– Можете взять, если хотите.

Первым порывом Дюарта было принять этот дар, но он сознавал, что, как мало он ни значил для нее, портрет имел сам по себе ценность тем впечатлением, которое производил на других.