За четыре года жизни в Цатте он отвердел сердцем и уже не содрогался при виде омерзительных гаа-йоттнов; их, однако, следовало прикончить и закопать, как только беглецы достигнут земной поверхности. Золото также будет спрятано в тайнике, за которым позднее придет караван из Мехико. Тила-аб, возможно, разделит с ним часть богатств, хотя, вероятнее всего, он постарается оставить ее среди равнинных индейцев. Ее внешность не была бы помехой браку, но родственные узы с цивилизацией Цатта ему ни к чему. В качестве жены, конечно же, он выберет настоящую испанскую леди или, на худой конец, индейскую принцессу достойного земного рода с пристойным прошлым. Но пока Тила-аб нужна как проводник. Рукопись он захватит с собой, вложив в книгу-цилиндр из священного металла Ктулу.

Описание экспедиции приводится в дополнении к манускрипту, дописанному позднее неровными, прыгающими буквами. Тяжело навьюченная кавалькада выступила в путь в час, когда стихла подчиненная жесткому распорядку жизнь города. Замакона и Тила-аб, переодетые в одежду рабов, несли рюкзаки с провизией, и со стороны выглядели парой сельскохозяйственных рабочих, возвращающихся на ферму. Тускло освещенными подземными переходами они добрались до нижнего пригорода Элтаа и среди руин вышли на поверхность.

Поспешно миновав пустынную равнину Нитт, маленький отряд оказался у подножия холмистой гряды Гран. Там, среди спутанных ветвей и кустарника Тила-аб отыскала вход в брошенный туннель; тысячелетия назад отец приводил ее к темному провалу, чтобы показать монумент фамильной гордости. Мощные гаайоттны с трудом продирались сквозь шипы и колючки, а один из зверей, выказав крайнее неповиновение, сорвал узду и быстрой рысью устремился обратно в город, унося с собой часть золотой ноши.

Пробираться вверх-вниз по змеистым, с застоявшимся воздухом переходам, куда со времени гибели Атлантиды не ступала человеческая нога, было невыносимо утомительно. Голубые лучи фонарей выхватывали из мрака зловещие барельефы, сваленные на землю изваяния. Однажды Тила-аб пришлось прибегнуть к дематериализации, когда путь оказался прегражден завалом. Замакона, хотя и знакомый с ощущениями, вызываемыми мысленными проекциями, никогда не подвергал разрежению атомы собственного тела. Но каждый житель Цатта веками практиковал это искусство, и двойная метаморфоза целой кавалькады прошла без неприятных последствий.

Продолжение туннеля пролегло в чередовании сталактитовых пещер и гротов, испещренных старинными орнаментами. С редкими привалами для отдыха беглецы пробирались почти трое суток, хотя Замакона мог ошибиться, рассчитывая путь в земном счислении. Наконец они вошли в узкий коридор, искусственное происхождение которого было трудно подвергнуть сомнению.

Украшенные барельефами стены после мили крутого подъема завершались па- – рой глубоких ниш по обеим сторонам, из которых безжизненно взирали друг на друга застывшие изображения Йига и Тулу, присевших на приземистых постаментах.