До него донесся голос какого-то мужчины, почти заглушаемый нестройным хором других вопрошающих голосов — словно все эти люди, подобно Эбнеру, разом сорвали со стен трубки своих аппаратов, чтобы узнать о какой-то очередной жуткой трагедии. Несмотря на то, что было совершенно невозможно разобрать, кто что говорит и что спрашивает, один из голосов вскоре все же стал отчетливее остальных.

— Это Люк Лэнг! — воскликнул кто-то.

— Быстро собирайте людей и бегите ко мне! — хриплым голосом вопил в трубку неведомый Люк.

— Оно прямо у меня под дверью, что-то вынюхивает. Уже пробовало открыть дверь, все окна ощупало.

— Люк, да что это такое? — пронзительно спросила какая-то женщина.

— О Боже, это какая-то совершенно неземная тварь. Все время прыгает туда-сюда, как будто слишком тяжела, чтобы передвигаться нормально. На медузу похожа. О Боже, скорее же, скорее, пока еще не поздно. Оно уже загрызло мою собаку...

— Повесь трубку, чтобы мы могли вызвать помощь, — веско проговорил теперь уже мужской голос.

Но Люк, похоже, уже был не в состоянии что-то соображать.

— Оно ломится в дверь!

— Люк! Люк! Отойди от телефона!

— А теперь снова хочет через окно забраться! — Голос Люка Лэнга буквально заходился в пароксизме ужаса.

— Вот, уже стекло высадило. Боже! Боже! Его морда..!

Голос Люка замер в отдалении, превратившись в какой-то хрип или скрежет. Послышался звон разбиваемого стекла, треск ломаемого дерева, потом на конце провода Люка воцарилась тишина, но продолжалась она совсем недолго, поскольку почти сразу же снова зазвучали искаженные диким возбуждением и страхом голоса.

— На помощь!

— Встретимся возле дома Бишопа!

А потом кто-то не очень громко, но отчаянно — зловеще произнес:

— Это дело рук Эбнера Уотелея!

Потрясенный, прикованный к месту от все более нараставшего осознания происходящего, Эбнер силился оторвать от уха трубку аппарата и удалось ему это лишь с большим трудом. Смущенный, расстроенный, испуганный, он стоял, бессильно прислонившись к стене. Все его мысли сейчас кружились вокруг одной — единственной, отражавшей непреложную истину: селяне считали, что именно он повинен в происходящем, причем интуиция подсказывала ему, что эта их убежденность базировалась на чем-то большем, нежели чем на традиционной неприязни провинциальных жителей к чужакам.

Ему не хотелось сейчас думать о том, что случилось с Люком Лэнгом — да и с остальными тоже. В ушах его по-прежнему звенел испуганный, искаженный агонией голос незнакомого ему мужчины. Наконец он все же нашел в себе силы отойти от стены и едва не споткнулся о стоявший рядом стул. Какое-то время он постоял возле стола, не зная, что теперь делать, однако как только сознание стало проясняться, мысли его потекли только по одному руслу — как поскорее бежать из этого места.